Двое слуг уже стояли у массивных ворот, которые выдержали бы удар тарана. Слуги вопросительно поглядывали на Хассата, но он не давал знака запирать ворота. Ведь Таграх-дэр еще не сказал, остается ли он на ночлег. А вдруг Оплот, не боясь темноты, поскачет со своими головорезами прочь? А вдруг его по пути сожрут Слепые Тени на радость Хассату и еще многим хорошим людям?
Увы, приятные мечты тут же разлетелись в осколки, как отражение в колодце разбивается от упавшего в воду ведра.
- Прикажи проветрить комнату для знатных гостей. И пусть выбьют как следует ковры… Там уже кто-нибудь остановился?
- Оплот будет там один, как луна на небе! - Хассат изобразил на морщинистой физиономии восторг, граничащий с полным блаженством, и махнул слугам, чтоб запирали ворота.
Закатные лучи окрашивали в красный цвет пыль, клубящуюся над дорожным приютом. Широкое подворье почти опустело. Слуги еще сновали по двору, неся от кухни кувшины и глубокие миски с едой для тех, кто заплатил за ужин. Но сами постояльцы, наслышанные об опасностях здешних ночей, уже забились под безопасную крышу. Из большого дома слышались голоса, смех и бренчание струн.
Конюх, громыхая замком, запирал конюшню. Хассат лукаво усмехнулся: если завтра он обнаружит, что крыша конюшни разобрана изнутри, он не очень огорчится. Дождя ночью не будет, а крышу и починить недолго…
Оплот Горга-до медленно шел к пристройке для знатных гостей. Он думал о неудачном дне; о поисках под льющимся с высоты горячим солнцем; о змеях, гнездящихся среди колючих кустов дрока; о сухом ветре, от которого хотелось кашлять. Он думал обо всем этом нарочно, чтобы изгнать из мыслей проклятое имя, скорпионом засевшее в мозгу.
Хайшерхо… Хайшерхо… Хайшерхо…
Один из горцев нагнал своего господина и виновато проскулил о неудаче. Оплот кивнул. В глубине души он и не ждал, что звездочет осмелится сунуться сюда.
- Что ж, - с горькой усмешкой произнес он вслух. - Надеюсь, эта ночь пройдет не так бурно, как прошлая.
Зря он это сказал. Наррабанские духи зла любят разрушать человеческие надежды нем меньше, чем грайанская Серая Старуха.
Отворив дверь, Таграх-дэр лениво оглядел помещение, где ему не раз приходилось ночевать, отметил про себя, что из трех светильников горит лишь один - непорядок, безобразие! - разулся, вошел и опустился на бархатные подушки. Он спокойно ждал, когда принесут ужин, и не подозревал, что ему предстоит самая невероятная, самая незабываемая, самая жуткая ночь в жизни. Ночь, которая изменит его судьбу.
Расшатанный, почерневший от времени частокол с провисшей створкой ворот походил на гнилую пасть. И запахом из него тянуло мерзким - прелым, затхлым. В щель можно было разглядеть, что изнутри ворота заперты на тяжелую цепь и висячий замок.
Хозяин и слуга переглянулись в тревожном недоумении.
- Но ведь это… это не приют Одноглазого Хассата? - пробормотал Чинзур.
- Сбились мы с пути, - кивнул Илларни.
Конечно, это мрачное строение, сложенное из скрепленных глиной камней, не могло быть преуспевающим дорожным приютом, стоящим на перекрестке торговых путей. Два покосившихся сарая, колодец - и мертвое запустение.
- Но ведь мы все равно зайдем сюда, господин? - тревожно просил Чинзур. - Вечер… Слепые Тени… а?
Илларни беспомощно оглянулся.
Темнело. Ветер уже не реял меж скал; он сложил крылья и по-змеиному ползал среди жестких кустов, шипя и тревожа колючие ветви. Вечерние тени четко обрисовали каждую трещину на теснящихся вокруг невысоких утесах. Вся эта дикость, вся эта суровая тишина окружила путников и готова была прыгнуть им на плечи, как только ляжет ночной мрак.
Илларни сглотнул комок в горле и перевел взгляд на пустой угрюмый двор.
- Может быть, хозяев сожрали чудовища, - хрипло сказал он, - или унесла болезнь… Но все же это - крыша над головой.
Боясь, что господин передумает, Чинзур поспешно присел и протиснулся в широкую щель меж покосившимися створками ворот. За ним последовал Илларни. Щуплому ученому пробраться во двор оказалось еще легче, чем слуге.
- Давай поглядим, где можно приткнуться на ночь… - Илларни почему-то старался говорить негромко, словно голос его мог разбудить злобную, опасную тварь.
Чинзур нырнул в открытую дверь ближайшего сарая и тут же вывернулся обратно - взволнованный, встревоженный.
- Конюшня, - шепнул он еще тише, чем Илларни. - Хозяин, а навоз-то совсем свежий! Еще утром здесь лошадка стояла!
Илларни встрепенулся. Так подворье не мертво? Теперь запертые изнутри ворота приобрели иной смысл. В доме кто-то был!
Словно отвечая на его смятенные мысли, дверь дома надсадно заскрипела. Илларни и Чинзур метнулись к конюшне и затаились за углом, прижавшись к глиняной стене.
Из дома, тяжело шаркая ногами, вышел плечистый, большерукий человек с маленькой круглой головой. Его курчавые короткие волосы были седы, но фигура выглядела мощной и отнюдь не дряхлой. Темно-коричневая - еще темнее, чем обычно бывает у наррабанцев, - кожа и оттопыренные губы выдавали уроженца далекого Хумсара. В руках у хумсарца было ведро с привязанной к дужке веревкой. Хумсарец добрел до колодца, сдвинул крышку и начал спускать ведро в воду.
Илларни стало стыдно. Радоваться надо, что в этой глухомани им встретилась живая душа! А они прячутся, словно два вора, вместо того чтобы узнать имя хозяина дома и попроситься на ночлег.
- Эй, добрый человек! - негромко окликнул он хумсарца. Тот не ответил, продолжая возиться с ведром.
На локоть Илларни легла рука Чинзура. Ученый обернулся. Бледный, с дрожащими серыми губами слуга указывал взглядом куда-то вверх и вбок. Старик поднял глаза - и обомлел. Ноги стали ватными, в ушах возник тонкий звон.